Скрипи, скрипи, перо! переводи бумагу.

[ne znatok]

эпиграф на Грамоте к 70-летию со дня рождения Бродского:

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

[Тигра]

Эту строфу всегда себе повторяю.

[ne znatok]

Очень хорошо помню, что, когда в 1996 году я прочитала, что умер Бродский, моей первой мыслью было: "Надо же, а мне казалось, что он умер давно! а оказывается, он все это время был жив! Да, ему, наверное, уже было лет восемьдесят."
И вот только сейчас я наконец-то открыла вики и посчитала годы жизни - он прожил 55 лет; но поскольку я его тогда не читала, а знала в основном по той истории с судом за тунеядство, высылкой и пр, мне казалось, что он чуть ли не мафусаиловых лет.

[Тигра]

Как по-разному у нас получилось! Я всегда считала его не просто современником, а даже современником более молодым, чем родительское поколение (так и было).
Очень хорошо помню, как впервые узнала его стихи.
Близкая подруга, которая жила в Ленинграде и с которой мы всегда обменивались всякой запрещённой литературой, в 1976-м году привезла мне почитать машинописные "Двадцать сонетов к Марии Стюарт", написанные в 74-м году. Так что было ощущение современности.
Ну и дальше понеслось.

[ne znatok]

Начала читать на Либрусеке

Лев Лосев
Иосиф Бродский
опыт литературной биографии

http://lib.rus.ec/b/136729/read#t1
-----------------
Я мало что знаю о Бродском.
Очень интересно, очень...

[golf]

Я мало что знаю о Бродском.
Очень интересно, очень...

Я думаю Вас должно заинтересовать...
Называется "Полтора кота" (этюды по мотивам произведений И.Бродского),состоит из 3 частей....
http://www.youtube.com/watch?v=mNuiqios29g
http://www.youtube.com/watch?v=oVZLy70d ... re=related
http://www.youtube.com/watch?v=YaIz5f4K ... re=related

[ne znatok]

golf, спасибо большое!

[mirage]

И от меня большое спасибо!

[ne znatok]

Из "Пятой годовщины":

Я вырос в тех краях. Я говорил "закурим"
их лучшему певцу. Был содержимым тюрем.
Привык к свинцу небес и к айвазовским бурям.

Давно меня занимает вопрос - о ком это? Почему-то сразу же, как прочла в первый раз, подумала о Высоцком, еще даже не зная, были ли они знакомы.
А сегодня и фотография нашлась.


А вот сейчас прочла:

“Я говорил “закурим” их лучшему певцу”. На экземпляре “Урании”, подаренном Е.Б. Рейну, автор приписал против этой строки: “Е. Рейн, хозяин этой книги”. Подробную характеристику высоко оцененному поэтическому творчеству Рейна Бродский дает в предисловии к кн.: Евгений Рейн. Избранное. Москва; Париж; Нью-Йорк: Изд. “Третья волна”, 1992. С. 5—13.

Лев Лосев
Примечания с примечаниями
------------
Ну и чтo? Из того, что Бродский подписал книжку Рейну этой строкой, совершенно не следует, что он именно его имел в виду, когда писал стихотворение. Да и вообще... выглядит натяжкой.

[самый главный енот]

ЛЕВ ЛОСЕВ: ВОКРУГ ИОСИФА БРОДСКОГО

Я вырос в тех краях. Я говорил "закурим"
их лучшему певцу. Был содержимым тюрем...

От слов "их лучшему певцу" стрелка и надпись:

"Е.Рейн, хозяин этой книги".

Оставляя на совести Бродского столь невероятное определение, я должен
заметить следующее. Несколько раз я слышал, что эта строчка имеет в виду
Владимира Высоцкого. На мой взгляд, это невозможно. Все это стихотворение
ретроспективно, написано из настоящего в прошлое, из .нынешней эмигрантской
жизни в былую, ленинградскую. А с Высоцким он познакомился только в
эмиграции (кстати, он подарил мне фотографию, сделанную в день этого
знакомства). Так что "лучшего певца" следует искать среди прежних, еще
доотьездных сотоварищей Бродского, и кроме того, "певец" в данном случае
представлен в традиции XIX века -- это просто поэт, сочинитель.

[golf]

golf, спасибо большое!

И от меня большое спасибо!

МильЁн пожалуйст

Ну и чтo? Из того, что Бродский подписал книжку Рейну этой строкой, совершенно не следует, что он именно его имел в виду, когда писал стихотворение. Да и вообще... выглядит натяжкой.

ИМХО.Вы слишком строго оценили сей текст Л.Лосева
Именно в этих самых "Примечаниях с примечаниями" он (Лосев) пишет,что "Интерпретировать, пояснять от себя смысл стихотворения или отдельных его частей, описывать свои впечатления комментатор не имеет права... Он призван помогать общению поэта с читателем, а не вмешиваться со своими домыслами. Тем более что с интерпретациями поэтического текста ошибиться легче легкого, сколь безупречно логичными ни казались бы собственные соображения."
Затем автор пишет о том,что Бродский не подписал книжку Рейну,а " на экземпляре “Урании”, подаренном Е.Б. Рейну, автор приписал против этой строки: “Е. Рейн, хозяин этой книги”. Согласитесь сделать дарственную надпись на обороте обложки или подписать в тексте определенную строку-это как говорится "две большие разницы " Кстати именно в том экземпляре,подаренном Рейну ,на обороте обложки красными чернилами (если верить Рейну http://br00.narod.ru/10660362.htm )написано
Прислушайся: картавый двигатель

поет о внутреннем сгорании,

а не о том, куда он выкатил,

об упражненье в умирании

— вот содержание “Урании”.
И только на странице 72 от слов лучшему певцу стрелка и надпись:“Е.Рейн, хозяин этой книги”.А далее Рейн дает вот такое пояснение:"Оставляя на совести Бродского столь невероятное определение, я должен заметить следующее. Несколько раз я слышал, что эта строчка имеет в виду Владимира Высоцкого. На мой взгляд, это невозможно. Все это стихотворение ретроспективно, написано из настоящего в прошлое, из .нынешней эмигрантской жизни в былую, ленинградскую. А с Высоцким он познакомился только в эмиграции (кстати, он подарил мне фотографию, сделанную в день этого знакомства). Так что “лучшего певца” следует искать среди прежних, еще доотьездных сотоварищей Бродского, и кроме того, “певец” в данном случае представлен в традиции XIX века — это просто поэт, сочинитель."

[mirage]

Мне кажется, надпись со стрелкой - комплиментарная шутка Бродского в адрес Рейна.

В самом же стихотворении речь о другом человеке.

[golf]

Только сейчас прочитала пост Самого главного енота,приношу свои извинения за повтор...

[golf]

Мне кажется, надпись со стрелкой - комплиментарная шутка Бродского в адрес Рейна.

В самом же стихотворении речь о другом человеке.

"Наверно, тем искусство и берет,
что только уточняет, а не врет,
поскольку основной его закон,
бесспорно, независимость деталей.." (с)

[ne znatok]

ЛЕВ ЛОСЕВ: ВОКРУГ ИОСИФА БРОДСКОГО

Я вырос в тех краях. Я говорил "закурим"
их лучшему певцу...

... Так что "лучшего певца" следует искать среди прежних, еще
доотьездных сотоварищей Бродского, и кроме того, "певец" в данном случае представлен в традиции XIX века -- это просто поэт, сочинитель.

Как вы (все здесь высказавшиеся) считаете: могло ли это быть сказано иронически - например, под лучшим "их" певцом он имел в виду когo-нибудь типа Вознесенскго или Евтушенко?

[Тигра]

Я тоже обдумывала Евтушенко.

[mirage]

Как вы (все здесь высказавшиеся) считаете: могло ли это быть сказано иронически - например, под лучшим "их" певцом он имел в виду когo-нибудь типа Вознесенскго или Евтушенко?

Вряд ли. Тода бы не было стрелочки к Рейну.

[ne znatok]

Xм, тоже верно.

[mirage]

Из статьи Лосева "О любви Ахматовой к "народу":

"Самое смешное, что мне приходилось читать в этой связи, это комментарий одного западного критика к строкам из стихотворения Бродского "Пятая годовщина": " Я вырос в тех краях, я говорил " закурим " / их лучшему певцу...". Комментатор писал: "Лучший певец" - А. А. Ахматова (1889-1966)". Конечно, до уровня фамильярности - "Давай, закурим ..." - их отношения никак не могли дойти (сам Бродский пояснил, что имел в виду Евгения Рейна)".

http://www.all-art.org/literature/brods ... matova.htm

[Тигра]

Всё могло быть.
Сперва одно... потом другое. Тем более близкому другу в качестве общей внутренней шутки.

[ne znatok]

Меня здорово развеселило, когда я наткнулся у одного литературоведа на такой комментарий: ““Лучший певец” — Анна Ахматова (1889—1965)”.
В самом деле: “Закурим, Нюра...”

Лосев, Примечания с примечаниями
-------------
Да, тогда бы он написал "певице". :)

[maggie]

Знакомый рассказал, что вчера по 1-му каналу показывали докум. фильм о Бродском, участником которого был - среди многих других - и Евгений Рейн, тоже. Кто-нибудь видел этот фильм?

Стоит ли мне поспрашивать знакомых, записал ли кто-то из них эту передачу?... Интересный фильм? Стоящий?

[golf]

Удалось посмотреть заключительные кадры может минут так 10,поэтому ничего сказать не могу...
А вот "Прогулки с Бродским" можно посмотреть здесь:
http://video.google.com/videoplay?docid ... 798414510#

[maggie]

Александр Кушнер "О Бродском":

Однажды в разговоре Бродский внушал мне, что поэт должен «тормошить» читателя, «брать его за горло». Я сопротивлялся, как мог, уверяя его, что есть и другая поэзия, не принуждающая читателя себя любить, оставляющая ему ощущение свободы. Но как сильна, как мужественна его позиция! <...>

Необходимо сказать об одной редкой особенности — ориентации не только на отечественную, но и на иноязычную традицию. Бродский связан с польской, но прежде всего — с английской поэзией, он блестяще переводил с польского Галчинского, с английского — Джона Донна. Элиста, Одена. (Вот почему пересадка на чужую почву, как и для Набокова, оказалась болезненной, но не губительной.)

Звучит несколько симплифицированно, по-моему. В 1- цитате Кушнер "осторожно" не согласен, но не совсем, и тогда он - хотя бы - мужественностью восхищается. А во 2-й... Кого имеет в виду Кушнер, когда говорит о "губительной пересадке"? Северянина? Бальмонта? Ходасевича? Чёрного?...

[maggie]

golf, большое спасибо за ссылку.

[mirage]

А мне как раз слова Кушнера плоскими не показались.

В перой цитате Кушнера нет этого ""осторожно" не согласен". Он полностью не согласен с тем, что это единственно возможная позиция, он именно "сопротивлялся как мог", т.е. изо всех сил, отстаивая право на своё собственное понимание, на свою нишу.

Но и позиция Бродского вызывает у него восхищение. И он восхищается не "хотя бы" мужественностью, а просто её мужественностью. Искренне. Ведь, допустим, лирик может искренне восхищаться мужественностью трибуна, но при этом он будет и своё право на существование отстаивать. (Это просто абстрактный пример, не антитеза Бродский-Кушнер)

Кто-то будет "трубить, покуда у него не лопнут лёгкие" (Ваша цитата из Борхета), "брать за горло", а кто-то просто заглядится на жасминовый куст.

К У С Т

Евангелие от куста жасминового,
Дыша дождем и в сумраке белея,
Среди аллей и звона комариного
Не меньше говорит, чем от Матфея.
Так бел и мокр, так эти грозди светятся,
Так лепестки летят с дичка задетого.
Ты слеп и глух, когда тебе свидетельства
Чудес нужны еще, помимо этого.
Ты слеп и глух, и ищешь виноватого,
И сам готов кого-нибудь обидеть.
Но куст тебя заденет, бесноватого,
И ты начнешь и говорить, и видеть.
_______________________________
"На этих страницах вы окажетесь tete-a-tete с поэзией в чистом виде, чистейшем из всех, какие существуют в русском языке — и прозе здесь делать нечего. Александр Кушнер — один из лучших лирических поэтов ХХ века, и его имени суждено стоять в ряду имен, дорогих сердцу всякого, чей родной язык русский".
Из предисловия Бродского к книге Кушнера

Во второй цитате, я думаю, Кушнер прежде всего преломляет ситуацию Бродского на себя самого, полагая, что для него, Кушнера, подобная пересадка была бы губительной.

[maggie]

mirage пишет:

И он восхищается не "хотя бы" мужественностью, а просто её мужественностью. Искренне.

Возможно. Но ТАК пишут о восхищении и о спорах в основном уже после смерти того, с кем спорили, кем восхищались... imho

[mirage]

Да они всю жизнь дружили, ругались, спорили. Думаю, Кушнер завидовал Бродскому.

"Стихам Кушнера присуща сдержанность тона, отсутствие истерики, широковещательных заявлений, нервической жестикуляции. Он скорее сух там, где другой бы кипятился, ироничен там, где другой бы отчаялся. Поэтика Кушнера, говоря коротко, поэтика стоицизма..."

Бродский.

Он же:

ПОДРАЖАНИЕ САТИРАМ, СОЧИНЕННЫМ КАНТЕМИРОМ

На объективность

Зла и добра, больно умен, грань почто топчешь?
Та ли пора? Милый Дамон, глянь, на что ропщешь.
Против вины чьей, не кричи, страсть обуяла?
Ты ли с жены тащишь в ночи часть одеяла?
Топчешь, крича: "Благо не печь. Благо не греет".
Но без луча, что ни перечь, семя не зреет.
Пусто речешь: "Плевел во ржи губит всю веру".
В хлебе, что ешь, много ль, скажи, видел плевелу?
"Зло входит в честь разных времен: в наши и в оны".
Видишь ли днесь, милый Дамон, злу Пантеоны?
"Зло и добро парою рук часто сдается.
Деве равно все, что вокруг талии вьется.
Чую, смущен, волю кружить птице двуглавой..."
Левой, Дамон, дел не свершить, сделанных правой.
"Так. Но в гробу, узком вельми, зреть себя нага,
бывши во лбу пядей семи,- это ли благо?
Нынче стою. Завтра, пеняй, лягу колодой".
Душу свою, друг, не равняй с милой природой!
Жизнь не медаль, видная нам словом и бюстом.
В жизни есть даль, близкая снам, чуждая чувствам
злым и благим, где ни ногой Бог и свобода.
Что до богинь, в деве нагой зрим антипода.
Кабы не так, были сейчас волками в стае.
Герб на пятак был бы у нас, решка - в Китае.
Сплющили б лоб. В бездну сошло б солнце Давида.
Был бы потоп. Брали бы в гроб аз алфавита.
Полно, Дамон. Всюду свой рубь, свой иероглиф.
Царь Соломон зрением вглубь так ли уродлив?
Страсти не рать: сих областей в ночь не воруют.
Полно стирать грани страстей. Так не воюют.
Жизнь не медаль. Мир - не чекан двух оборотов.
В жизни есть даль, тянуща ан птиц желторотых.
Видно, бежит грубых рамен маетность птичья.
Мудрый, как жид, милый Дамон, вот тебе притча:
Скраден сосуд. Ловит, глядишь, страж голодранца.
Вора спасут ноги, ты мнишь? Только пространство!

Тот же простор прячет благих Кесаря копий,
строит шатер, греет нагих, в ссадину корпий
кладет, как хлеб кладет в уста, потчуя сирот.
В овчий вертеп прячет Христа - хер тебе, Ирод.
Аз воздает: застит рабам перлы в короне.
Волю дает, дав по рогам, белой корове.
В землях и днях твердый рубеж царствию кладет.
В жадных песках, смерти промеж, делает кладезь.
Кесаря мощь копья о плащ нощи иступит,
воинству рощ, воинству чащ цифрой уступит.
Коль не пришит к месту, то жать стало ли уши?
Суша страшит - морем бежать можешь от суши.
Что есть длиной близко сравнить с пахотой Млечной?
К деве одной сердце стремить - что бесконечней?
Что не расчесть: матери ждать плод из утробы
дольше, чем здесь грани стирать блага и злобы.
В грешной душе коль наторел в скорбну годину,
мнишь, что уже мир обозрел? Драхму едину.

Право, Дамон, зря ты сравнил. Вышло печально.
Друг, убежден: ты возомнил сходство случайно.
Есть в рубеже смертном надрыв, страшно до дури.
Слабой душе смерть есть призыв к бегству к Натуре.
Так ли ты, мнил, будешь в гробу? Мнил: постоянство.
Ан получил злую судьбу: вечное странство.
Ищешь, гляжу, путь к рубежу с черного хода.
Друг, не сужу. Больше скажу: Бог - не природа.
Друг, не боись. Я не грожу. С миром рассорюсь.
Глядючи ввысь, больше скажу: Бог и не совесть.
Он - их творец. Ноне проверь, милый приятель,
кто нам: дворец - жизни пример - или создатель?
Выше ль глава день ото дня с перечня комнат?
Эти слова пусть от меня Кушнер запомнит.
Пусть (не вини: это не суд) помнят поющи:
в жизни есть дни, где не спасут честность и кущи.
Загнанный зверь статуй певца с цоколя сбросит,
ибо, поверь, нищи сердца с мертвого спросят.
Зла и добра, милый Дамон, грань почто топчешь?
Та ли пора? Больно умен. Глянь, на что ропщешь.
То, что вчера дух веселя, ноне уж плохо?
Та ли пора? Та ли земля? Та ли эпоха?
Друг, не сочти этих словес "с пушки по мухам".
Дело прочти - сказано есть: "нищие духом
пьют благодать" - узрят, внемли, царство небесно.
Что ж отдавать им на земли царство любезно?
То ли не стыд? Ан отдаем. Благо, не пищей.
Так и плодит - кабы вдвоем!- нищего нищий.
Пусто твердишь: "Светоч и тьма - вроде два брата".
Сам и плодишь. Резвость ума хуже разврата.
В том-то и суть: крепок орех - порчены зубы.
Не обессудь: это и грех. Грех не прелюбы.
Спать не любя суть чепуха. Много мотиву.
Грех на себя. Нету греха ближних противу.
Скорбно ли есть душу терзать? Скорбно ли аще
грешную десть на душу взять? Сахару слаще.

Каяться мнишь, схиму принять, лбом да о паперть.
После глядишь, спереди гладь, белая скатерть.
Бога узрел! Сзади одна мелкая сошка.
В этом, пострел, благость видна. Так и спасешься.
Тож кораблю в бурю канал нужен для бегства.
Сильно скорблю: Каин не знал этого средства.
Как ни греши, можно ухват счистить от сажи.
Выкуп души благом чреват. Драхма все та же!
Полно, Дамон, что за тоска правда двуличья.
Я утомлен. Альфа людска - духа величье.
Дух - благодать тверди иной к горсточке праха,
дабы не знать в глине земной смертного страха.
Дух - это нить с небом связать глины уродство,
дабы лишить мест осязать наше сиротство.
Нитку порвешь оных щедрот - кайся на ветер.
Каяться то ж ждать, чтобы тот благом ответил,
коего аж, больно умен, вытолкал в груди.
Много не дашь этим, Дамон, форы Иуде.

Где раздобыть, Муза-сестра, тело, размером
могуще быть Зла и Добра в мире примером?
Сколь ни кружу взором своим всюду по свету,
все не слежу равного им в мире предмету.
Сиречь, сужу, мыслею длясь: здесь они сиры.
Больше скажу: грудью сойдясь, две этих Силы,
чужды побед, рубятся в прах, точно капуста.
Виктора нет. То-то и страх: главные чувства
в черной земле мертвы лежат в роще цветущей.
Молча вдали враны кружат жизни грядущей.
Умер пароль, ведший нас чрез часты тенета.
"Льется отколь, полная слез, плачуща нота?
Чей там хорал в землю ведет часть превосходну?"
Тот, кто терял, тот и поет песню отходну.
Кто обладал, может поднять плач по урону.
"Кто пострадал?" Разве понять это Дамону?
Царь во главе, можно простить, век не ночует.
Могущий две бездны вместить третью почует!

Пусто рядить, лира, правеж. Муза устала.
Все прекратить! Мне невтерпеж. Сердца не стало.
Спорщик мой где? В окнах ни зги. Пусто на кресле.
Дать по балде, чтобы мозги горлом полезли!
Силы ушли. Где мой Критон? Где ему деться?
Вижу: вдали к деве Дамон в спальню крадется.
Снег у крылец след порошит. Хитро устроил!
Бедный чернец. "Плоть не грешит". То и усвоил.
Впрочем, богат. Драхму язык держит прилежно.
То ль наугад к деве проник, действуя нежно,
то ли на дно Лоты глядит с борта корыты...
Вижу одно: с кем-то стоит, губы раскрыты.
Не разглядеть - дева, старик?- в точности лика.
Что тут скорбеть? Вот и достиг сходства велика.
Вот тебе месть: сам разгляди сразу два зайца.
Тщишься расчесть, милый, поди, с кем оказался?
Действуй смелей! Больно умен. Вместо ответа:
стоят твоей драхмы, Дамон, дева и Лета.

Четверть листа. Свечи трещат. Тени перечут.
Смотрит звезда в полный ушат. Мыши щебечут.
Бросим перо. Хаять глупца - это ли доблесть?
Так ли хитро? Древня венца сим не сподоблюсь.
Образы, прочь! Чашу с вином! Чествуем древних.
Поздняя ночь. Снег за окном в виде деревьев.
Март 1966

Письмо в оазис

Не надо обо мне. Не надо ни о ком.
Заботься о себе, о всаднице матраца.
Я был не лишним ртом, но лишним языком,
подспудным грызуном словарного запаса.

Теперь в твоих глазах амбарного кота,
хранившего зерно от порчи и урона,
читается печаль, дремавшая тогда,
когда за мной гналась секира фараона.

С чего бы это вдруг? Серебряный висок?
Оскомина во рту от сладостей восточных?
Потусторонний звук? Но то шуршит песок,
пустыни талисман, в моих часах песочных.

Помол его жесток, крупицы -- тяжелы,
и кости в нем белей, чем просто перемыты.
Но лучше грызть его, чем губы от жары
облизывать в тени осевшей пирамиды.

1994

Это письмо было адресовано Кушнеру и сильно его обидело.

Из интервью Кушнера:

— Мне показалось, что к России вы относитесь, как к жизни: претензий к ней множество, особенно в дурном настроении, но другой не хочу. И не уехали, и даже не сменили Петербург на Москву.

— Что не хочу другой жизни — точно: надо в самом деле чувствовать себя слишком несчастным, чтобы пожелать родиться во второй раз. Что касается отъездов, то в каждом случае это дело личное, но даже те, у кого на новом месте все сложилось отлично, получили тяжелую травму. Бродский назвал адресованное мне стихотворение «Письмо в оазис» — это был период, когда у нас ненадолго обострились отношения, но он и в другие времена говорил, что моя судьба кажется ему более легкой, счастливой. Однажды в Нью-Йорке, в одну из наших встреч, когда меня туда уже пускали (до того был невыездным), я сказал ему: «Иосиф, судьба распорядилась правильно. Я остался, ты уехал, и ты в выигрыше…» — и он ответил: «Не думаю». В его тоне не было рисовки, одна искренность и печаль. И к нам, оставшимся, он относился как к живущим в оазисе, а себя видел в пустыне. Меня это тогда поразило. Мне-то Запад представлялся оазисом. И только теперь, по прошествии многих лет, побывав множество раз за границей (да и страна придвинулась к Западу во многих отношениях), я понял, что он имел в виду. В интервью 1987 года, через двадцать три года опубликованном шведским славистом Бенгтом Янгфельдтом в журнале «Звезда», Бродский говорит: «Я чрезвычайно завидую всем, кто там, кто живет дома, кому стены помогают и так далее, и так далее…» А потом говорит о том, что происходящее с ним ужасно, но чем ужасней, тем интересней. И называет это пафосом шестидесятых годов. Думаю, что этот «пафос» отнял у него столько сил, сколько нам и не снилось.

А пустыню, мне кажется, он носил с собой. Человек живет в «оазисе» или в «пустыне» в силу врожденных свойств, устройства души и психики. У меня хранится открытка с видом Нью-Йорка, которую, надо сказать, советская почта честно опустила в мой почтовый ящик (отправлена 20 декабря 1973-го, получена 24 января 1974-го года): «Милый Саша, поздравляю тебя с Новым Годом, в котором не увидимся, но и не изменимся. Твой Иосиф».

Поскольку речь у нас с вами зашла о России и отъездах, вспомню еще одну его фразу. 18 мая 1972-го, накануне своего отъезда, он подарил мне оттиск подборки своих стихов, опубликованных на Западе, с шутливой и красноречивой, многое объясняющей надписью: «Дорогому Александру от симпатичного Иосифа в хорошем месте, в нехорошее время». Место и в самом деле было хорошее: Россия; а Петербург-Ленинград — тем более".

Мудрено разобраться в их взаимоотношениях. Вот отголоски:http://zhurnal.lib.ru/c/chernorickaja_o_l/apollon.shtml,

Но про пустыню, которую Бродский всегда носил в своей душе, мне кажется, Кушнер верно заметил.

И даже любимая Венеция Бродского полная Н2О похожа на пустыню:

Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,

как непарная обувь с ноги Творца,

ревностно топчут шпили, пилястры, арки,

выраженье лица.

Все помножено на два, кроме судьбы и кроме

самоей Н2О. Но, как всякое в мире "за",

в меньшинстве оставляет ее и кровли

праздная бирюза.
...
Я пишу эти строки, сидя на белом стуле

под открытым небом, зимой, в одном

пиджаке, поддав, раздвигая скулы

фразами на родном.

Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней

мелких бликов тусклый зрачок казня

за стремленье запомнить пейзаж, способный

обойтись без меня.

"Какая степень одиночества!" - сказала Ахматова, прочитав поэму "Шествие"
__________________________
Одиночество (1959)
Когда теряет равновесие
твое сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюет на человечество
твое ночное одиночество, --

ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и -- кстати -- самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности
с глубокими ее могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.
Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими ее дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими,
пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклонятся данности
с убогими ее мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице.

[golf]

golf, большое спасибо за ссылку.

Пожалуйста.

Да они всю жизнь дружили, ругались, спорили. Думаю, Кушнер завидовал Бродскому

Завидовал ...не думаю.Тут скорее констатация того факта, что голос его (Бродского )поэзии звучал в отличие от других непререкаемо...И вот это стихотворение Кушнера ИМХО подтверждает это:
* * *
Памяти И. Бродского

Я смотрел на поэта и думал: счастье,
Что он пишет стихи, а не правит Римом.
Потому что и то и другое властью
Называется. И под его нажимом
Мы б и года не прожили - всех бы в строфы
Заключил он железные, с анжамбманом
Жизни в сторону славы и катастрофы,
И, тиранам грозя, он и был тираном,
А уж мне б головы не сносить подавно
За лирический дар и любовь к предметам,
Безразличным успехам его державным
И согретым решительно-мягким светом.

А в стихах его власть, с ястребиным криком
И презреньем к двуногим, ревнуя к звездам,
Забиралась мне в сердце счастливым мигом,
Недоступным Калигулам или Грозным,
Ослепляла меня, поднимая выше
Облаков, до которых и сам охотник,
Я просил его все-таки: тише, тише!
Мою комнату, кресло и подлокотник
Отдавай, - и любил меня, и тиранил:
Мне-то нравятся ласточки с голубою
Тканью в ножницах, быстро стригущих дальний
Край небес. Целовал меня: Бог с тобою!
http://www.litera.ru/stixiya/razval/kushner.html

[maggie]

У Солженицына есть статья, посвященная поэзии Бродского, которая называется "Иосиф Бродский - избранные стихи". В ней Солженицын обращается и к строчке Бродского, с которой началась эта ветка:

Из-за стержневой, всепроникающей холодности стихи Бродского в массе своей не берут за сердце. И чего не встретишь нигде в сборнике — это человеческой простоты и душевной доступности. От поэзии его стихи переходят в интеллектуально-риторическую гимнастику. Этот эффект усиливается от столь же устойчивого, сквозного мировосприятия автора: он смотрит на мир мало сказать со снисходительностью — с брезгливостью к бытию, с какой-то гримасой неприязни, нелюбви к существующему, а иногда и отвращения к нему. Да и прямо пишет: “Вещи и люди <…> терзают глаз. / Лучше жить в темноте. <…> Мне опротивел свет <…> как я переношу / небытие на свету” (“Натюрморт”). “И вкус во рту от жизни в этом мире, / как будто наследил в чужой квартире / и вышел прочь!” Немало стихов, где Бродский выражает омерзение к тому, что попадается на глаза: тут и луны “прыщавая скула” и “часть женщины в помаде / в слух запускает длинные слова, / как пятерню в завшивленные пряди”, — а мысли покрупней в тех стихах, бывает, и не найдёшь. Люди? — в “наготе и складках” мира “больше любви, чем в лицах”. А и пейзаж вообразить “лучше всего безлюдный”, да уж “ничего нет ближе, чем вид развалин”. И правда, пейзажи у него большей частью безлюдны и лишены движения, а то и сгустки уныния (“Сан-Пьетро”).

И при таком сплошном тускло-мрачном восприятии мира — неправдоподобно звучит единственный диссонанс: “пока мне рот не забили глиной, / из него раздаваться будет лишь благодарность”. Но кроме этих строк — именно-то Благодарность в стихах Бродского не звучит, нет.

mirage пишет:

"Какая степень одиночества!" - сказала Ахматова, прочитав поэму "Шествие"...
Но про пустыню, которую Бродский всегда носил в своей душе, мне кажется, Кушнер верно заметил.

Вот что пишет об этом Солженицын:

Отстранение от людей Бродский выражает настойчиво: “я не люблю людей”; “я вообще отношусь с недоверьем к ближним”; “в определённом возрасте человек устаёт от себе подобных”; “не ваш, но / и ничей верный друг”; “сумев отгородиться от людей, / я от себя хочу отгородиться”; “поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это — / города, человеков” (сопоставим с его любовью к безлюдным пейзажам). Хотя не раз поминаются в стихах его эротические соединения, но постоянное амплуа Бродского: один, сам по себе, молчаливый сторонний наблюдатель, одинокий и гордый. Сквозь стих его часто сквозит пронзительно-презрительный тон.

[maggie]

Солженицын в статье высказывает своё мнение о языке Бродского (в тексте жирным выделено мной):

Бродский весьма отдаёт себе отчёт, как важна родственность языку, на котором пишешь, и не раз об этом высказывался, что даже и цели иной не имеет, как только служить русскому языку. В год эмиграции: “всё, что творил я, творил… ради речи родной, словесности”. Но тут оценки могут сильно разойтись. Глубинных возможностей русского языка Бродский вовсе не использовал, огромный органический слой русского языка как не существует для него, или даже ему не известен, не проблеснёт ни в чём. Однако обращается он с языком лихо, то нервно его ломает, то грубо взрывает разностилем, неразборчив в выборе слов, то просто небрежен к синтаксису и грамматике.

Поэт широко открыл вход для таких выражений, которые, отдельно прочтя, трудно признать осколками стихов, поэтическими оборотами: является в одно и то же время; представляет собой; посредством луж; при содействии луж; ряд наблюдений; предъявляя транзит; освоение космоса; данная песня; данный эффект; о вещах, не имеющих отношения; с точки зрения ландшафта; максимум крики чаек; в определённом возрасте; плюс готовность; в итоге вздрагиваешь.

А следуя всё той же тактике языковых взрывов, поэт вперемежку посылает нам: “пусть КГБ на меня не дрочит”, “сухой мандраж”, “кладу на мысль о камуфляже”; “ах ты бля”; и несколько раз — прямой и прямой мат. (И во всём же этом щегольстве слух различает неорганичность автору даже и этой брани, заимствованность.)

Изжажданное ли окунанье в хляби языка, однако без чувства меры, приводит к лексике, подбираемой новичками для изображения простонародья (тут и нарочитая ирония, конечно): не осерчай, еёная, вестимо, мен б е, завсегда, даве, ноне, вчерась, неча, невесть, опричь, поди, супротив, эк, впрямь. И рядом с этим всем высокопоэтическое славянское “зане” (и не раз, даже и в таком сочетании: “зане… есть предмет эволюции”).

Очень неосторожное, даже безответственное обращение со словом “вещь”. Когда надо ли дозаполнить строку, или не находит Бродский точного слова для предмета, явления, он ставит “вещь”, как это делают только в расплывчатом, мусорно-бытовом словоупотреблении. “Вещь” у него — это и памятник, и коровий нашлёп, и “воздух — вещь языка”, и сельские дома, “в деревянных вещах замерзая в поле”; и “не бздюме [?] утряски / вещи с возрастом”; и “идёшь на вещи по второму кругу, / сойдя с креста”; и “сиротство вещей, / не получивших грудь” (материнскую); “стулья и зеркало — <…> выход / вещи из тупика”; также и поезда — “железные вещи”. (А в стамбульском его эссе[6]: “мест и характеров — то есть тех вещей”; “эпос, драма, мифологизация <…> все эти вещи”; “Чёрное море <…> в конечном счёте, плоская вещь”.) Для разнообразия предлагает нам и “местные сырые дела”.

Вопреки грамматике Бродский неправильно обращается с глаголом “суть”: многократно соединяет его с единственным числом существительного: белизна “суть отраженье”, “это суть местный комплекс”, “он суть”, “будущее суть”… — Унылое впечатление производит довольно частое и небрежное употребление слова “плюс”: “плюс нет” (чего), “плюс отсутствие”, “плюс нас”, “плюс эффект штукатурки”. И не однократное, но многократнейшее, монотонное употребление на концах, затем уже и внутри стихотворных строк — “и проч.”, “и т. п.”. Затем в строки вклиняются и “так наз.”, “сах. песок”, “пиш. машинка”, “А. П. Чехов”, “А. С.” (Пушкин). И кому, как не поэту, воспрещается нарушать эвфонию: “со взглядом” бы, а не “с взглядом”, поди произнеси.

Так что принять Бродского за мэтра языка — трудновато.

Мне показалось, что Солженицын слишком строг к поэту. К языку поэта, к выбору им "материала", формы... Почти как Толстой с розгами...

Вот ссылка на статью, плз, прочтите, она очень спорная и весьма турбулентная...
http://www.solzhenicyn.ru/modules/myart ... d_803.html

[Тигра]

Солженицын:

Поэт широко открыл вход для таких выражений, которые, отдельно прочтя, трудно признать осколками стихов, поэтическими оборотами: является в одно и то же время; представляет собой

Весной нам расширят жилплощадь,
Я комнату брата займу.

Пастернак

Да и вообще нет ощущения, что Солженицын понимает, что такое поэзия.

О пустыне и, наоборот, океане, который как пустыня и как препятствие:

Ветрено. Сыро, темно. И ветрено.
Полночь швыряет листву и ветви на
кровлю. Можно сказать уверенно:
здесь и скончаю я дни, теряя
волосы, зубы, глаголы, суффиксы,
черпая кепкой, что шлемом суздальским,
из океана волну, чтоб сузился,
хрупая рыбу, пускай сырая.

И об одиночестве:

Осенний вечер в скромном городке,
Гордящемся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).

Уставшее от собственных причуд,
Пространство как бы скидывает бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодом в кости
на циферблат колониальной лавки,
в чьих недрах все, что мог произвести
наш мир: от телескопа до булавки.

Здесь есть кино, салуны, за углом
одно кафе с опущенною шторой,
кирпичный банк с распластанным орлом
и церковь, о наличии которой
и ею расставляемых сетей,
когда б не рядом с почтой, позабыли.
И если б здесь не делали детей,
то пастор бы крестил автомобили.

Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
В шесть вечера, как вследствии атомной
войны, уже не встретишь ни души.
Луна вплывает, вписываясь в темный
квадрат окна, что твой Экклезиаст.
Лишь изредка несущийся куда-то
шикарный бьюик фарами обдаст
фигуру Неизвестного Солдата.

Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей смерти.
Здесь можно жить, забыв про календарь,
глотать свой бром, не выходить наружу
и в зеркало глядеться, как фонарь
глядится в высыхающую лужу.

[golf]

У Солженицына есть статья, посвященная поэзии Бродского, которая называется "Иосиф Бродский - избранные стихи".

Видимо имеется ввиду статья АИ,опубликованная уже после смерти поэта в журнале "Новый мир".Мне кажется,что стоит сказать о том,что в 1977 году он писал Бродскому ,что не перестает восхищаться его блистательным мастерством.."иногда страшусь,что Вы как бы в чем то разрушаете стих,-но и это Вы делаете с несравненным талантом.Видимо с годами к моменту написания статьи отношение АИ к поэзии Бродского изменилось...
Товарищ Гугель на запрос "Бродский" выдает порядка миллиона ссылок и первая посвящена Иосифу Бродскому...
Среди этой массы информации мне бы хотелось обратить внимание уважаемых форумчан на его "Речь на стадионе",произнесенную в 1988 году для студентов Мичиганского университета, полностью текст имеется в библиотеке Мошкова.
Стоит прочитать.
http://lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_prose.txt

[Тигра]

Солженицын:

Очень неосторожное, даже безответственное обращение со словом “вещь”. Когда надо ли дозаполнить строку, или не находит Бродский точного слова для предмета, явления, он ставит “вещь”, как это делают только в расплывчатом, мусорно-бытовом словоупотреблении.

Из стихотворения о старении, а точнее — о смерти:

Вот оно — то, о чем я глаголаю:
о превращении тела в голую
вещь! Ни горе не гляжу, ни долу я,
но в пустоту — чем ее ни высветли.
Это и к лучшему. Чувство ужаса
вещи не свойственно. Так что лужица
подле вещи не обнаружится,
даже если вещица при смерти.

Солженицыну не хотелось вникать, ему хотелось отругать. Иначе он бы понял, что для Бродского вещь — очень важная вещь, никак не случайная или для размера.

[ne znatok]

И не однократное, но многократнейшее, монотонное употребление на концах, затем уже и внутри стихотворных строк — “и проч.”, “и т. п.”.

Мои любимые и проч. и т.п. из "Назидания":

Никто никогда ничего не знает наверняка.
Глядя в широкую, плотную спину проводника,
думай, что смотришь в будущее, и держись
от него по возможности на расстояньи. Жизнь
в сущности есть расстояние -- между сегодня и
завтра, иначе -- будущим. И убыстрять свои
шаги стоит, только ежели кто гонится по тропе
сзади: убийца, грабители, прошлое и т. п.
.................
В письмах из этих мест не сообщай о том,
с чем столкнулся в пути. Но, шелестя листом,
повествуй о себе, о чувствах и проч. -- письмо
могут перехватить. И вообще само
перемещенье пера вдоль по бумаге есть
увеличенье разрыва с теми, с кем больше сесть
или лечь не удастся, с кем -- вопреки письму --
ты уже не увидишься. Все равно, почему.
===========
Вообще показательно, как, перечисляя бесконечные прозаизмы Бродского, Солженицын забыл классическое "Извольте мне простить ненужный прозаизм". Видимо, потому, что прощать-то он как раз и не собирался.

Солженицыну не хотелось вникать, ему хотелось отругать.

[Тигра]

А тут уже совсем неправда, передёргивание:

Солженицын:

Ему начало мниться, что он провёл гигантскую борьбу с коммунистическим режимом, нанёс ему страшные удары, он сравнивает себя с Тезеем, победителем Минотавра (“К Ликомеду, на Скирос”): “Вот она, победа! / Апофеоз подвижничества”.

Если, конечно, читатель статьи не захочет обратиться к стихотворению целиком, в котором есть дальше такое:

...Теперь уже и вправду - навсегда.
Ведь если может человек вернуться
на место преступленья, то туда,
где был унижен, он прийти не сможет.
И в этом пункте планы божества
и наше ощущенье униженья
настолько абсолютно совпадают,
что за спиною остаются: ночь,
смердящий зверь, ликующие толпы,
дома, огни. И вакх на пустыре
милуется в потемках с ариадной.

И известно, что Бродский как раз всегда отталкивал от себя темы борьбы с режимом и проч. — не только в стихах, но и в эссе, в интервью и в разговорах.

[mirage]

Да-с, не в свои сани сел Солженицын со статьёй о стихах

[ne znatok]

У меня вопрос.

Вот это:

Одному тирану

Он здесь бывал: еще не в галифе --
в пальто из драпа; сдержанный, сутулый.
Арестом завсегдатаев кафе
покончив позже с мировой культурой,
он этим как бы отомстил (не им,
но Времени) за бедность, униженья,
за скверный кофе, скуку и сраженья
в двадцать одно, проигранные им.
................

Это что-то документальное - про арест завсегдатаев кафе?

[mirage]

Я так понимаю, речь идёт об арестах завсегдатаев артистических кафе Вены.

[Тигра]

Мне тоже думается, что речь идёт о всякой там богеме.
Никаких конкретных исторических фактов мне не вспоминается.